Россия, Санкт-Петербург. 1801 год
Заговоры против Павла тлели все годы его правления. Он доводился внуком старшей дочери Петра Великого Анне и, соответственно, внучатым племянником императрице Елизавете Петровне. Судя по всему, Петр Федорович (будущий Петр III) вряд ли был отцом Павла. Сама Екатерина намекала на отцовство своего фаворита Сергея Салтыкова. Современники свидетельствовали и о портретном сходстве…
Сорок два года дожидался Павел власти. Отношения с матерью были, мягко говоря, сложными. Екатерина не допускала сына к государственным делам. Более того, в последние годы вынашивала идею передачи престола через голову Павла его сыну Александру.
Нрав «русского Гамлета», как поэтично называли Павла, был странен. Дождавшись престола, Павел начал с того, что Севастополь переименовал в Ахти-яр, запретил вальс и ношение бакенбардов и, выкорчевывая память о ненавистной матери, отнявшей трон у его отца, обрушил гнев на ее любимцев – и живых, и мертвых.
Павел получил прекрасное по тем временам образование, но увлекался, как и отец, прусскими военными порядками и личностью короля Фридриха Великого. Был ироничным, веселым светским львом, но временами впадал в приступы дичайшего раздражения, когда по пустяковому поводу кричал, топал ногами, мог с тростью наперевес погнаться за кем-то, кто вызвал его гнев. Эти резкие перепады настроения и породили множество легенд о самодурстве императора. Первый брак Павла был неудачен – великая княгиня Наталья Алексеевна изменила мужу с графом Разумовским. Она скончалась при родах и погребена в Александро-Невской лавре. Второй брак с вюртем-бергской принцессой Софией-Доротеей, ставшей по принятии православия Марией Федоровной, оказался вполне удачен и «плодотворен» – у супругов родилось 10 детей, будущее династии было обеспечено.
За четыре года своего правления император предпринял целый ряд мер, действительно необходимых и нашедших свое развитие и в последующие царствования. Но проблема в том, что изменения предпринимались стремительно, столь же стремительно могли быть отменены, как из рога изобилия сыпались регламентации – в том числе и мелочные. Чего стоят знаменитые запреты на ношение круглых шляп (признак сочувствия якобинцам!), на употребление некоторых слов, например, «общество», вместо «клуб» велено было употреблять слово «собрание», «отечество» – «государство», «стража» – «караул» и т. д.
Современники объясняли цареубийство 11 марта 1801 года сословной политикой Павла I: нарушением статей «Жалованной грамоты» 1785 года, репрессиями против офицерского корпуса, политический нестабильностью в стране, ослаблением гарантий дворянских свобод и привилегий, разрывом дипломатических отношений с Англией, наконец, неспособностью монарха управлять империей. Правительство Павла I действительно формально нарушило статьи «Жалованной грамоты», запретив губернские собрания дворян и введя для них телесные наказания. Но последние применялись в исключительных случаях, только по обвинению в политических преступлениях и только после лишения дворянского звания.
Хотя наказанных телесно дворян насчитывалось не больше десятка, все эти случаи были известны и осуждались как в великосветских салонах, так и в гвардейских казармах. Молва связывала их исключительно с деспотизмом императора.
Неясным остается вопрос о масштабах тогдашних репрессий. Воспоминания современников полны свидетельств об отставках, арестах, экзекуциях, лишении дворянского достоинства, наконец, ссылках, в том числе и в Сибирь. Сведения о числе пострадавших противоречивы: более 2,5 тысячи офицеров – по данным Валишевского, более 700 человек – по Шильдеру; наиболее авторитетны подсчеты Эйдельмана: посажены в тюрьму, отправлены на каторгу и в ссылку около 300 дворян, не считая массы других, наказанных менее жестоко, общее же количество пострадавших превышает 1,5 тысячи человек. В Сибирь дворяне ссылались весьма редко, чаще – в имения, в провинцию, в армейский полк.
Первые «конспирации» против Павла относятся к 1797–1799 годам, и тогда уже в них был замешан наследник – великий князь Александр.
В 1800 году стал сплетаться заговор, в конце концов стоивший императору жизни. Главную роль в нем играли граф Никита Петрович Панин, адмирал Осип Михайлович де Рибас и граф Петр Алексеевич фон дер Пален.
Видимо, Панин был идейным вдохновителем заговора. В письме Марии Федоровне он признается в той видной роли, которую сыграл в событиях 11 марта, и указывает на мотивы своего участия в них, из которых главнейший – «ему не за что быть признательным». Именно Панин попытался привлечь к заговору Александра. Саксонский резидент в Петербурге К.-Ф. Розенцвейг, ссылаясь на устные свидетельства самого Панина, сообщал, что тот осенью 1800 года начал тайные переговоры с князем Александром о введении регентства по примеру Англии, где наследный принц, парламент и кабинет министров контролировали безумного короля Георга III. Уже после прихода к власти Александра I шведский посол в России Стедингк докладывал своему правительству: «Панин-ский проект революции против покойного императора был в известном смысле составлен с согласия ныне царствующего императора и отличался большой умеренностью. Он задавался целью отнять у Павла правительственную власть, оставив ему, однако, представительство верховной власти, как мы это видим в Дании». По сведениям Чарторыйского, наследник обсуждал даже детали такого плана: «Павел должен был бы по-прежнему жить в Михайловском дворце и пользоваться загородными царскими дворцами… Он [Александр] воображал, что в таком уединении Павел будет иметь все, что только может доставить ему удовольствие, и что он будет там доволен и счастлив».
Но Панин в ноябре 1800 года отправился в ссылку, Рибас в начале декабря внезапно умер. Кстати, ходили слухи, что адмирала отравили заговорщики, боявшиеся, что известный своим коварством основатель Одессы решит выдать их планы Павлу. Остался один петербургский военный губернатор Пален, и, надо отдать ему должное, он мастерски справился со своим делом. Столь разветвленного и блестяще организованного заговора, осуществившегося к тому же целиком по задуманному плану, Россия, кажется, еще не знала. Многие детали паленовского предприятия до сих пор покрыты мраком.
Один из главных участников и свидетелей цареубийства генерал Левин-Ав-густ-Теофил фон Беннигсен утверждает. «Граф Панин и генерал де Рибас были первыми, составившими план этого переворота. Последний так и умер, не дождавшись осуществления этого замысла, но первый не терял надежды спасти государство. Он сообщил свои мысли военному губернатору, графу Палену. Они еще раз говорили об этом великому князю Александру и убеждали его согласиться на переворот, ибо революция, вызванная всеобщим недовольством, должна вспыхнуть не сегодня завтра, и уже тогда трудно будет предвидеть ее последствия».
Александр сперва отверг предложение, затем, поддавшись убеждениям, обещал обратить на него внимание и обсудить дело. (Его брат, великий князь Константин, оставался до последнего момента непосвященным.)
Пален взял на себя функции «технического» руководителя заговора Именно он разработал план, подобрал нужных людей. После удаления Панина он вел переговоры с Александром. Мотивы Палена – сохранить свое положение, что при непостоянном характере Павла I было мудрено. Что касается участия в заговоре английского посла лорда Уитворта, то оно выразилось в щедром финансировании этого предприятия. Многие видели у Палена золото в гинеях. В марте 1801 года, играя в карты, Пален поставил 200 тысяч рублей золотом. Для скромного курляндского дворянина, пусть и достигшего высот власти, это огромные деньги.
Среди других участников заговора – Беннигсен, братья Петр, Валериан и Николай Зубовы, генералы Талызин и Уваров, Яшвиль, Татаринов, Скарятин и многие другие. Общая численность заговорщиков достигала 60 человек, хотя о заговоре знало, конечно, большее число лиц. Интересно, что сановная аристократия (за редким исключением), как и рядовой состав гвардейских полков, не приняла участия в заговоре.
Тем временем Павел выписал из Германии 13-летнего принца Вюртембергс-кого Евгения, высказал намерение усыновить его и даже намекал на то, что именно в этом мальчике видит своего наследника.
Заговорщики, во главе с Паленом, развернули кампанию по удалению последних оставшихся верными Павлу приближенных, прежде всего Ростопчина. После отставки Ростопчина вице-канцлером вновь стал А.Б. Куракин, а Пален – членом коллегии иностранных дел, продолжая управлять Петербургом, почтовым ведомством и значительной частью армии. Путь для осуществления переворота был открыт.
Пален все чаще устрашает наследника опасной перспективой собственного будущего: дескать, все более явное безумие императора поставит перед Александром дилемму – либо престол, либо заточение и даже смерть В конце концов «удалось пошатнуть его сыновнюю привязанность и даже убедить его установить средства для достижения развязки, настоятельность которой он сам не мог не сознавать». Однако Александр потребовал у Палена предварительного клятвенного обещания, что не будет покушения на жизнь отца. «Я дал ему слово: я не был настолько лишен смысла, чтобы внутренно взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную; но надо было успокоить щепетильность моего будущего государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что она не исполнится Я прекрасно знал, что надо завершить революцию или уже совсем не затевать ее, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция».
Павел I подозревал насчет тайных сношений Палена с Александром. Те и вправду уже обсуждали детали акции, причем наследник ручался за Семеновский полк под его командованием. Действительно, офицеры были «настроены очень решительно», но, будучи людьми молодыми и легкомысленными, нуждались в руководстве со стороны людей опытных и энергичных. Таковыми считали среди прочих братьев Зубовых и Беннигсена, находившихся тогда в опале и вне столицы.
По утверждению Палена, он сыграл на «романтическом характере» императора, убедив его великодушно простить всех опальных лиц. Трудно сказать, как обстояло дело в реальности, но 1 ноября 1800 года последовал указ, дозволявший «всем выбывшим из службы, или исключенным… вступить в оную». В результате Платон и Валериан Зубовы получили назначение на посты директоров 1-го и 2-го Кадетских корпусов, а Николай Зубов стал шефом Сумского гусарского полка.
Беннигсен приехал в Петербург «по своим делам», где уже находились или прибыли другие участники заговора, преимущественно из офицеров. Сроком исполнения сперва избрали Пасху – 24 марта 1801 года. Потом перенесли его на 15-е, а узнав о намерении Павла уволить Палена в отставку с заменой Аракчеевым, остановились на 11 марта.
По свидетельству Палена, он встретился с царем 7 марта, чтобы по обыкновению доложить о состоянии столицы. Тот был весьма озабочен, серьезен, запер дверь и, молча посмотрев на него минуты две, спросил внезапно, был ли тот здесь в 1762 году. После утвердительного ответа Павел поинтересовался, участвовал ли сановник в заговоре, лишившем его отца престола и жизни. Пален сказал, что тогда был очень молод и являлся свидетелем переворота, а не действующим лицом, и, в свою очередь, захотел узнать о причине расспросов. Царь ответил ссылкой на намерения повторить 1762 год. Пален якобы подтвердил такую догадку и даже сообщил о личном участии в заговоре, дабы узнать подлинные намерения причастных лиц. Затем добавил: «Но не беспокойтесь – вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалял от себя, а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью». Император согласился, но советовал, «не дремать».
«На этом наш разговор, – продолжает Пален, – и остановился, я тотчас написал про него великому князю, убеждая его завтра же нанести задуманный удар; он заставил меня отсрочить его до 11-го дня, когда дежурным будет 8-й батальон Семеновского полка, в котором он был уверен еще более, чем в других остальных. Я согласился на это с трудом и был не без тревоги в следующие два дня».
11 марта в 22 часа Павел принимает пажей 1 —го кадетского корпуса (начальник Платон Зубов). Сменяется караул, вызвавшие недовольство императора конногвардейцы (полк не задействован в заговоре, лоялен по отношению к Павлу) покидают замок. Царь отправляется в свою опочивальню. Некоторое время он молится пред иконой в прихожей. Затем лейб-медик Гриве дает Павлу какое-то лекарство. Двери закрываются. Император по потайной лестнице спускается к своей любовнице Гагариной. Покои княгини находились под его личными апартаментами, к ней вела особая лестница. У Гагариной он составил записку хворающему – очевидно, «дипломатически» – военному министру Х.А. Ливену: «Ваше нездоровье затягивается слишком долго, а так как дела не могут быть направляемы в зависимости от того, помогают ли вам мушки, или нет, то вам придется передать портфель военного министерства князю Гагарину». Это был подарок мужу любовницы. Однако бумага по назначению не дошла. То был последний документ, подписанный Павлом 1. Через час, к полуночи, он поднялся к себе…
А в это время заговорщики осуществляли последние приготовления. Участники собирались на разных квартирах и для храбрости пили шампанское. После одиннадцати возлияния продолжались в пристройке Зимнего дворца. Здесь были генералы Талызин, Депрерадович, Уваров, полковники Вяземский, За-польский, Арсеньев, Волконский, Мансуров и другие – всего несколько десятков человек. Сюда приходят Пален, Зубовы, Беннигсен. Первый провозглашает тост за здоровье нового императора – Александра, приводя в смущение некоторых офицеров. В поддержку этого выступает с речью Платон Зубов. Возникает и неизбежный вопрос, как поступить с Павлом. По ряду источников, Пален отвечает французской поговоркой: «Когда готовят омлет, разбивают яйца». Кое-кто просит более полного разъяснения, а полковник Бибиков даже якобы предлагает в качестве наилучшего варианта отделаться сразу от всех Романовых. Вскоре участники вооружаются пистолетами и формируют, согласно плану, две офицерские колонны, чтобы сомкнуться в Михайловском замке. Во главе первой Пален, вторая – под началом Зубовых и Беннигсена.
Докладывают, что батальоны Преображенского полка на подходе к Летнему саду, а батальоны Семеновского полка (его караулы несут охрану вокруг замка) находятся на Невском проспекте в районе Гостиного двора.
Главная задача возлагается на колонну Беннигсена, с ним Платон и Николай Зубовы. По рассказу Беннигсена, колонна беспрепятственно дошла до покоев императора, но их осталось 12 человек, ибо остальные заблудились по дороге. Перед дверью императорской прихожей адъютант Преображенского полка Аргамаков сказал камердинеру, что ему срочно надо доложить о чем-то. Дверь открылась, и они ворвались. Камердинер спрятался, один из находившихся там гайдуков бросился на вошедших, но был остановлен ударом сабли по голове. Шум, конечно, разбудил Павла, и он еще мог бы спастись через потайную лестницу к Гагариной, но, слишком перепуганный, забился в один из углов маленьких ширм, загораживавших его кровать.
Мемуаристы по-разному описывают императора в его последние минуты. Он деморализован, едва может говорить; он сохраняет достоинство и даже встречает заговорщиков со шпагой в руке. Зубовы держатся в стороне, командует Беннигсен, замешательство, императору якобы предлагают отречься от престола в пользу сына, он отказывается, заминка, царь пытается объясниться с Платоном Зубовым (старший по чину). «Ты больше не император», – заявляет князь. Павел отвешивает ему затрещину. В этот момент Николай Зубов наносит императору удар золотой табакеркой в висок. Царь падает без чувств. Начинается свалка. Зубовы удаляются. Беннигсен со стороны наблюдает, как гвардейские офицеры бьют Павла. Чтобы прекратить отвратительную сцену и довершить дело, он предлагает воспользоваться шарфом. По одним данным, это был шарф штабс-капитана Скарятина, по другим – воспользовались шарфом самого императора.
Сам Беннингсен позже рассказывал Ланжерону: «Мы входим. Платон Зубов бежит к постели, не находит никого и восклицает по-французски: „Он убежал!“ Я следовал за Зубовым и увидел, где скрывается император. Как и все другие, я был в парадном мундире, в шарфе, в ленте через плечо, в шляпе на голове и со шпагой в руке. Я опустил ее и сказал по-французски: „Ваше величество, царствованию вашему конец: император Александр провозглашен. По его приказанию мы арестуем вас; вы должны отречься от престола. Не беспокойтесь за себя: вас не хотят лишать жизни; я здесь, чтобы охранять ее и защищать, покоритесь своей судьбе; но если вы окажете хотя малейшее сопротивление, я ни за что больше не отвечаю“. Император не ответил мне ни слова. Платон Зубов повторил ему по-русски то, что я сказал по-французски. Тогда он воскликнул: „Что же я вам сделал!“ Один из офицеров гвардии отвечал: „Вот уже четыре года, как вы нас мучаете…“
Беннигсен рассказывает, что в этот момент в прихожую ворвалась группа офицеров, сбившихся ранее с дороги. Поднятый ими шум напугал спутников Беннигсена, решивших, что это спешат на выручку царю другие гвардейцы, и они разбежались. С императором остался один Беннигсен и «удержал его, импонируя своим видом и своей шпагой». При встрече товарищей беглецы вернулись с ними в спальню Павла, в толчее опрокинули ширмы на лампу, стоявшую на полу, она потухла. Беннигсен вышел на минуту в другую комнату за свечой, и в «течение этого короткого времени прекратилось существование Павла».
Бурно отреагировала на происшедшее императрица Мария Федоровна, которая быстро оделась и потребовала допустить ее к телу супруга. Однако солдаты преградили ей путь, ведь медики спешно гримировали убитого.
Императрица продолжала требовать допустить ее к телу. Александр разрешил Беннигсену сделать это, если можно будет «обойтись без всякого шума», причем лично сопровождая ее Мария Федоровна взяла под руку Беннигсена и сперва пошла к великим княжнам и вместе с ними двинулась в царские покои Простившись с супругом, она все затягивала отъезд в Зимний и только с началом рассвета села в карету.
По решению руководителей заговора в ту же ночь подверглись аресту наиболее приближенные к Павлу I комендант Михайловского замка Котлубиц-кий, обер-гофмаршал Нарышкин, генерал-прокурор Обольянинов, командир Измайловского полка генерал-лейтенант Малютин, инспектор кавалерии генерал-лейтенант Кологривов.
Арест ожидал и фаворита – графа Кутайсова, для задержания коего был направлен наряд в дом его любовницы – актрисы Шевалье. Но граф на сей раз ушел от нее раньше обычного. Услышав шум в царских покоях, он по тайной лестнице поспешно выбежал из дворца без башмаков и чулок и так мчался по городу до дома своего друга С С Ланского, где и нашел временный приют На другой день возвратился в собственный дом, притворился больным и даже выпросил у Палена караул, опасаясь от «черни» каких-либо оскорблений.
Как же встретили в России переворот? В народе – безразлично, в дворянстве – с ликованием. Известный публицист масон Н.И Греч по своим юношеским впечатлениям рисует следующее – «Изумления, радости, восторга, возбужденных этим, впрочем, бедственным, гнусным и постыдным происшествием, изобразить невозможно. Справедливо сказал Карамзин в своей записке о состоянии России. „Кто был несчастнее Павла1 Слезы о кончине его лились только в его семействе“. Не только на словах, но и на письме, в печати, особенно в стихотворениях выражали радостные чувства освобождения от его тиранства».
Декабрист М А Фонвизин писал: «Порядочные люди в России, не одобряя средство, которым они избавились от тирании Павла, радовались его падению. В домах, на улицах люди плакали, обнимали друг друга, как в день Светлого Воскресения Этот восторг изъявило, однако, одно дворянство, прочие сословия приняли эту весть довольно равнодушно».
Рядовой лейб-эскадрона Саблукова, Григорий Иванов, на вопрос командира, присягнет ли он Александру после осмотра тела покойного монарха, ответил: «Точно так хотя лучше покойного ему не быть. А, впрочем, все одно кто ни поп, тот и батька»
12 марта был обнародован манифест. «Судьбам Всевышняго угодно было прекратить жизнь любезного родителя нашего, Государя императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11-го на 12-е число сего месяца Мы, восприемля наследственно Императорский Всероссийский престол, восприемлем купно и обязанность управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей, Государыни императрицы Екатерины Великия, коея память нам и всему отечеству вечно пребудет любезна, да по Ея премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы и доставить ненарушимое блаженство всем верным подданным Нашим, которых чрез сие призываем запечатлеть верность их к Нам присягою пред лицем всевидящего Бога, прося Его, да подаст Нам Силы к снесению бремени, ныне на Нас лежащего» Подписано Александр.
<< Назад Вперёд>>
Просмотров: 1458
