Родился в городе Болшево. Окончил Всесоюзный юридический заочный институт. С 1987– секретарь правления Союза адвокатов СССР. В сентябре 1992 года работал полномочным представителем правоохранительных органов в правительстве РФ, после чего бежал за границу. В 1994 году осужден за организацию кражи редких книг из библиотеки.

Родился Дмитрий Якубовский 5 сентября 1963 года в подмосковном городе Болшево в семье военного инженера. Отец его, кандидат наук, подполковник, старший научный сотрудник НИИ N 4 Министерства обороны, облучился на работе и умер в 42 года. Дмитрию было 16 лет, его брату Стасу — 13 (ныне проживает в Цюрихе), младшему, Саше, — 10 (ныне проживает в Торонто). Это не просто дружная семья, а семья, отличающаяся исключительной способностью к самопожертвованию ради ближнего, к взаимовыручке. В трудные минуты, переживаемые одним, на помощь немедленно устремляются все остальные. В данный момент семья морально поддерживает Дмитрия.

После смерти отца Дмитрий решил пойти по его стопам и, окончив десятый класс, попробовал поступить в ленинградский Институт военных инженеров, но не прошел, несмотря на успешно сданные экзамены, по вполне прозаической причине— у матери не все в порядке с «пятым пунктом». Тогда однокашники отца помогли мальчишке устроиться в Пермское высшее военное училище ракетных войск стратегического назначения. Несмотря на свое пышное название, училище готовило не инженеров, а строевых командиров, оттого и начальство там было весьма специфическое. Смышленый юноша пришелся не ко двору, и к конце первого курса его выгнали. А когда выгоняют из военного училища, отправляют не домой, а в действующую армию, рядовым. Так что пришлось Дмитрию Якубовскому, несмотря на молодость лет, служить рядовым в сухопутных войсках в славном городе Златоусте, — что под Челябинском. Демобилизовался он восемнадцатилетним, когда сверстники его только-только отправлялись служить.

Приехал Дима домой, а там мать с двумя несовершеннолетними пацанами. И не оставалось ему ничего другого, кроме как устроиться грузчиком. Разгружал он вагоны все лето 1982 года. А осенью решил поступать во Всесоюзный юридический заочный институт. Для этого нужно было работать по специальности, вот и пришлось сменить прибыльную профессию грузчика на низкооплачиваемую должность мелкого клерка в прокуратуре, правда, Генеральной прокуратуре СССР.

Считается, что для того, чтобы устроиться работать в прокуратуру, надо взятку давать. Устройство в прокуратуру Союза обошлось Дмитрию в 5 рублей 80 копеек. Именно столько стоил справочник Московской городской телефонной сети, откуда выписывал он телефоны всех организаций, имеющих отношение к юриспруденции.

Дмитрий Якубовский обладает одним важным качеством, определившим, без преувеличения, его судьбу. Он умеет разговаривать по телефону. Он может запросто позвонить министру, генеральному прокурору, кому угодно, и разговаривать с ними так, что они никогда не бросят трубку. Наконец, он умеет во время телефонного разговора добиться желаемого. Его жена Манина шутила: «Гербом нашей семьи должен быть телефон».

Начальник отдела союзной прокуратуры послал подальше наглого молодого человека, переадресовал к рядовому сотруднику, а рядовой сотрудник решил, что молодого человека начальник не просто так к нему послал, а тем самым как бы протежирует ему. В общем, Якубовского в прокуратуру взяли. А через три месяца, естественно, выгнали. За то же самое, за что взяли: за рвение, за большие организаторские способности.

«Профком поручил мне заниматься билетами в театр. Я взялся за дело, но для меня было унизительно ходить выклянчивать билеты, шоколадки кассиршам дарить, губную помаду. Я же не себе прошу билеты, это же общественное поручение. Короче, я решил поставить дело на регулярную основу. Взял письмо у зам. генерального прокурора; с этим письмом пошел к зам. министра культуры, чтобы дали прокуратуре бронь. И все театры дали, кроме Большого. Тогда я взял у зам. министра, Иванов его была фамилия, специальное письмо на Большой театр, мы с помощником его туда поехали, нас снова послали подальше. И я сделал так, что это стало делом чести для Иванова — пробить для прокуратуры бронь в Большой театр. И он пробил… И все было бы хорошо, но в кассах Большого театра работал отставной полковник Левко Владимир Григорьевич, Герой Советского Союза, горевший под Москвой и где только не горевший. И он, оказывается, приятельствовал с нашим Героем Советского Союза, из прокуратуры, Акуличевым. Этот Акуличев получил свою Звезду героя еще в 1941 году и с тех пор ничего не делал, только с другом своим Левко водку пил. И вот пришел однажды Акуличев к Левко за билетами, а тот ему и говорит: „Ничего я тебе не дам, пока не выгонишь одного своего больно шустрого сотрудника. А пока не выгнал, у него билеты и проси“. Короче, не поленился. Акуличев пойти к генеральному прокурору и рассказать, как нехорошо я себя веду в Большом театре».

Пришлось Дмитрию Якубовскому снова воспользоваться телефонным справочником. После прокуратуры его внимание привлекло магическое словосочетание: «Госснаб СССР». И хотя устроился он работать не в сам Госснаб, а на центральную базу его хозяйственного управления, новая работа открывала определенные перспективы, особенно в отношении полезных знакомств Воспользовавшись знакомством с заместителем директора Лобненского завода стройфаянса (уважаемый человек, на всю Москву унитазы делал) и по его рекомендации, Дмитрий Якубовский перешел на работу в Главмосремонт, где, преодолевая ступеньку за ступенькой и демонстрируя недюжинные организаторские способности, дослужился до начальник отдела снабжения Ленинского ремстройтреста. И тут Дмитрий заскучал — потянуло его опять в область юриспруденции (тем более, что к тому времени он учился в юридическом институте, хотелось применить знания).

Итак, Дмитрий открыл телефонную книгу. И попал на совершенно легендарного в юридической области человека, в течение десятков лет руководившего Московской городской коллегией адвокатов (и защищавшего чуть ли не Пауэрса), К. Н. Апраксина, между прочим, отчима нынешнего борца с коррупцией Андрея Макарова. Услышав, что звонивший работает в строительном управлении, Константин Николаевич страшно обрадовался: «Вы знаете, нам Моссовет выделил помещение, но его надо отремонтировать, а там еще и жильцы неотселенные. Не взялись бы вы за эту работу?»

Апраксин взял Якубовского своим помощником с испытательным сроком в два месяца. За это время 21-летний Якубовский не только добился от Моссовета квартир для отселения жильцов, но и включил дом в план работ Главмоспромстроя, элитной строительной организации. А еще через два года четырехэтажное здание Московской коллегии адвокатов, что на Пушкинской улице, 9, было уже закончено. После такого успеха Якубовский получил несколько лестных предложений, на одно из которых откликнулся. Летом 1987 года Ельцин назначил московским прокурором Льва Баранова, и Баранов пригласил Якубовского стать начальником хозяйственного отдела.

В московской прокуратуре Якубовский первым делом превратил свой отдел в управление, состоящее из нескольких отделов. Одно из достижений Якубовского, о котором до сих пор вспоминают московские прокуроры, — система факсимильной связи, связавшая между собой все районные прокуратуры. Тогда это была новинка, и начальство эффектное нововведение запомнило и одобрило. Особенно когда выяснилось, что оно и в самом деле существенно облегчило работу. Две недели провел Якубовский в приемной Сайкина, пока не добился закрытого решения Мосгорисполкома, по которому прокуратуре выделялись квартиры, автотранспорт и прочие блага. Такие вещи долго не забываются… И прокуроры об этом помнят.

А потом между Якубовским и Барановым пробежала кошка, и, когда после снятия Ельцина с должности секретаря московского горкома под городскую прокуратуру стали копать, в том числе и под Якубовского, Лев Баранов его защищать не стал.

«Баранов рассуждал так раз меня взял Ельцин, я человек Ельцина и со всякими инструкторами горкома общаться не должен А когда Ельцина сняли, инструкторы и стали его доставать, по всякому поводу жаловаться Зайкову. Стали копать и против меня. Состряпали дело, будто я кого-то сбил на машине. А я за рулем не ездил, даже прав не имел, а машину купил для своего приятеля гаишника (им в милиции новых машин не давали, а нам в прокуратуре дали) Короче, вызвал меня Лев Петрович и говорит: „Уходи по-хорошему“. Я ответил ему словами Штирлица из „Семнадцати мгновений весны“: „Я, конечно, могу уйти, но тогда, мой фюрер, вы останетесь один на один с очень многими врагами в этом здании“. Так и случилось: я ушел, и они его схарчили…»

Якубовскому было куда уходить. Его звал к себе Г. А. Воскресенский, сначала сменивший в коллегии адвокатов скончавшегося Апраксина, а потом создавший Союз адвокатов СССР и ставший председателем его правления. Якубовский ушел из прокуратуры к Воскресенскому, стал секретарем Союза адвокатов СССР и в этой должности проработал вплоть до 1990 года, когда волей судьбы (и с помощью телефонной книги, разумеется) вознесся еще выше по номенклатурной лестнице. Правда, и книга была необычная, номенклатурная.

Сидел он однажды в своем кабинете в Потаповском переулке, скучал, глядел через окно на мутную октябрьскую погоду. Была суббота. Стал просматривать почту и обнаружил, что с фельдъегерской почтой прибыл новый справочник «вертушечных» телефонов. Взгляд уперся почему-то в служебный телефон министра обороны маршала Д. Т. Язова. А вот интересно, подумал Якубовский, он сам трубку снимает или адъютант? Набрал номер. В трубке прозвучало: «Язов». От неожиданности бросил трубку на рычаг. Первая мысль: вдруг еще узнает, откуда я звоню, да еще и трубку бросаю. Вторая мысль: а ведь это хорошо, что он сам по телефону отвечает, значит, с ним можно и поговорить, и познакомиться.

Короче, после десятиминутных интенсивных размышлений Якубовский перезвонил Язову: «Дмитрий Тимофеевич, здрасьте, это секретарь Союза адвокатов Якубовский Дмитрий Олегович. Я хочу с вами посоветоваться. Вот вы сейчас имеете проблемы со статусом нашей собственности при объединении Германии, а у нас есть идеи, передовые методики..» Язову в тот день, видимо, тоже делать было нечего. «Ну что ж, говорит, приезжайте, поговорим».

Такой случай упускать было нельзя. Знакомство с членом Политбюро, министром обороны — это вам не знакомство с директором завода по выпуску унитазов. Это был уже иной уровень, и перспективы открывались, от которых дух захватывало. Но ехать с пустыми руками было нельзя. Как опытный человек, Якубовский понимал, что одно дело — поговорили и разошлись, а другое — явиться с бумагой и закрепить на ней резолюцию.

Что ж, бумага появилась: молодой секретарь Союза адвокатов предлагал свои услуги по оценке и юридически грамотной передаче собственности уходящих из объединенной Германии советских войск. Письмо, кстати говоря, несмотря на спешку, получилось дельное, по-военному четкое, содержащее точные юридические формулировки и знание предмета (например, предлагалось завершить всю работу по передаче имущества до начала земельных выборов, запланированных на 15 декабря и могущих «изменить отношение к советской собственности не в нашу пользу»).

Язов принял Якубовского, напоил чаем, поговорили о том о сем. Потом спрашивает— «А что тебе, собственно, нужно-то?» «Да вот я написал свои соображения на бумаге. К кому бы вы могли меня переадресовать?» Ему и в голову не могло прийти, что министр обороны будет лично читать две машинописные странички. Язов начертал: «Генералу армии Моисееву М. А. Прошу рассмотреть Язов».

Опыт хождения по моссоветовским кабинетам подсказал Дмитрию, что резолюцию Язов написал нехорошую, уклончивую Положение надо спасать «Дмитрий Тимофеевич, а вот ваше-то какое мнение? Ведь это правильно, что мы должны защитить нашу собственность?» Это ловушка — какой же дурак скажет, что мы нашу собственность не должны защищать! «Правильно», — отвечает Язов «Вы согласны со мной?» — напирает Якубовский «Согласен», — отвечает Язов «Вот и напишите, что согласны». Язов дописывает: «Я согласен». Это уже резолюция хорошая, даже очень хорошая. Но Якубовскому и этого мало: «Дмитрий Тимофеевич, а где сидит Моисеев?» — «А вот тут по коридору…» — «А вы не позвоните ему, не скажете, что я сейчас приду?» Язов нажимает кнопку на пульте: «Михаил Алексеевич, сейчас к тебе зайдет товарищ Якубовский из Союза адвокатов..» Вот тут надо прощаться как можно быстрее, пока Моисеев не забыл, кто и от кого к нему идет.

Не успел Якубовский выйти из приемной Язова, а к нему навстречу по коридору уже бежит генерал Моисеев— как же, министр поручил принять. Приводит в кабинет Якубовский, вторично сосредоточившись, рассказывает ему существо вопроса. Моисеев поначалу начинает отнекиваться: да не нужно нам никакой помощи, но, увидев резолюцию министра, как человек военный, говорит: «А что ее рассматривать, записку твою. Раз министр говорит, что согласен, значит, принимается к исполнению». И он расписал бумагу Якубовского всем своим замам, начальнику тыла Вооруженных Сил, командующему Западной группы войск и прочим военачальникам. А еще через неделю Якубовский уже летел в Германию оказывать помощь в оценке и передаче имущества.

Дни перед отъездом он потратил не зря. Во-первых, изучил предмет, которым ему предстояло заниматься. Во-вторых, лично обошел всех военных начальников, которым было поручено это дело. Наконец, в-третьих, сумел поставить в известность о предстоящей миссии самого Анатолия Ивановича Лукьянова.

Семью Лукьянова Якубовский знал с 1986 года. Второй женой Якубовского была Лена Муравьева, а папа у нее был номенклатурный, зампред Мособлисполкома, курировавший дачи. На номенклатурных этих дачах, в Барвихе, познакомился Дмитрий с дочерью Лукьянова и с ее мужем (а лукьяновским, соответственно, зятем) Костей. Он и сейчас с ними поддерживает добрые отношения. В день взятия «Белого дома», 4 октября, Дмитрий попеременно звонил из Торонто по прямому телефону то начальнику московской милиции Владимиру Панкратову, то Лене Лукьяновой, бывшей у оппозиционеров чем-то вроде координатора, и таким образом имел информацию параллельно от двух противоборствующих сторон. Самое удивительное, что и Панкратов, и младшая Лукьянова от разговора не уклонялись, подробно рассказывали заморскому Якубовскому о том, что творится в Москве.

Лукьянов знал, что Лена с Костей дружат с молодым юристом Якубовским. Поэтому он не удивился, когда к нему пришел Костя и рассказал, что на днях в Германию вылетает Якубовский с важной миссией, «по поручению Язова». «Что ж, — сказал председатель Верховного Совета СССР, — дело важное, приедет — пусть ко мне придет, поделится впечатлениями».

В Германии Якубовский проявил себя лучше некуда. Во-первых, он обнаружил, что у командующего Западной группой войск даже нет переведенных на русский язык новых немецких законов, регулирующих права собственности. Во-вторых, о существовании многих юридических документов командование даже не имело ни малейшего понятия. Немецкое законодательство, регулирующее отношения собственности после объединения Германии, было, в общем-то, выгодным для советской стороны Там был заложен простой принцип: то, что было реквизировано у преступных организаций, признанных таковыми Нюрнбергским процессом, остается за собственником, владеющим имуществом на момент воссоединения Германии. А так как наша армия, по праву оккупанта, забирала лучшие особняки и земли, а эти лучшие особняки принадлежали, как правило, фашистским организациям, почти на все имущество права были подтверждены. По земельным книгам выискивались прежние владельцы, и в магистратах производилась перерегистрация собственности В квартирно-эксплуатационном управлении Западной группы войск Якубовский взял сведения о недвижимости, а в штабе 16 воздушной армии — о балансовой стоимости наших аэродромов. И по всем подсчетам, советской военной собственности в Германии набралось от 20 до 30 миллиардов немецких марок.

С этими сведениями по приезде Якубовский пришел к Лукьянову Тот его внимательно выслушал, прочитал все бумаги и из своего кабинета позвонил Язову сделано большое дело, надо довести до конца. И за подписью министра обороны вышла директива, адресованная заместителям министра, командующему ЗГВ, командующим армиями ЗГВ, командующим родов войск и т. д. Директивой этой предписывалось «образовать рабочую группу из генералов, офицеров Вооруженных Сил СССР и юристов, представляемых Союзом адвокатов] СССР, для организации реализации и использования движимого и недвижи— [мого имущества советских войск на территории бывшей ГДР физическим и I юридическим лицам». У группы было два руководителя: заместитель начальника штаба тыла Вооруженных Сил СССР Ю. А. Беликов и секретарь Правления Союза адвокатов СССР Д. О. Якубовский. Самым интересным нам представляется пункт 3 этой директивы: согласно ему, все контракты и договоры, подписываемые от имени Вооруженных Сил, должны быть в обязательном порядке предварительно согласованы с Якубовским. Вот такие полномочия.

Директива была подписана 5 ноября. В связи в праздниками вылет группы был назначен на 10 ноября. За этот период Лукьянов должен был переговорить с Горбачевым, который, как выяснилось, лично курировал все, что связано с Германией.

Язов, подхлестнутый звонком Лукьянова, решил не просто послать в Германию группу, а послать на своем личном самолете с шеф-пилотом в чине полковника. И вот на подлете к польской границе в салон выбегает этот шеф-пилот и говорит, обращаясь к Якубовскому: «Товарищ генерал (он и вообразить не мог, что в самолете министра может лететь кто-то ниже рангом), приказано вернуться» Тут, поскольку мы приближаемся к очередной кульминации нашего рассказа, предоставим слово самому Дмитрию Якубовскому:

"Когда бледный шеф-пилот мне это сказал, я сразу понял, что дело пахнет керосином. И я ему говорю: «Товарищ полковник, вы, как военный человек, должны понимать, что если мне директивой министра обороны приказано убыть, отменить эту директиву могут только два человека — сам министр или верховный главнокомандующий. Если вы считаете, что необходимо вернуться, возвращайтесь, если нет — летите дальше, но вы будете нести ответственность за исполнение или неисполнение этой директивы» Полковник аж присел: «Я не знаю, говорит, чей приказ, мне его прапорщик, телеграфист из центра управления воздушным движением, передал». «Прапорщик, говорю, ну-ну..» Решили лететь дальше. А на земле, видимо, подумали, что я вознамерился угнать самолет и чуть ли не воздушный бой завязался над Польшей. Когда я потом приехал к Лукьянову, он так сказал: «Действовали по-военному прямолинейно».

Короче, самолет принудительно вернули. Садимся на Чкаловском аэродроме, я думаю — наверное, выведут в наручниках У трапа меня встречает генерал-майор, командир 67-й Чкаловской дивизии, оказывает знаки внимания (по принципу, дали личный самолет министра, потом отобрали, значит, может случиться, завтра снова дадут): вот вам чай, вот вам кофе. «Нет, говорю, мне только телефон нужен спецсвязи». И по прямому проводу звоню Язову, докладываю ситуацию. «Не может быть — говорит Язов. — Перезвони мне через пятнадцать минут». Через пятнадцать минут уже совсем другим тоном он мне говорит: «Я вас очень прошу, поезжайте к Архипову, это он самолет вернул, он вас ждет в три часа, вы обо всем договоритесь». А я разгоряченный был и почему-то заорал на Язова: «Мне с Архиповым не о чем говорить». И трубку брякнул. И тут же испугался: я же на министра обороны наорал. И со страху прямо с аэродрома поехал к Лукьянову".

Архипов был начальником тыла Вооруженных Сил СССР, то есть Министерств обороны и внутренних дел и КГБ, поэтому он подчинялся не только Язову, но и лично Горбачеву.

"Лукьянов сказал мне следующее. Когда он первый раз пытался поговорить с Горбачевым по поводу моей миссии, Горбачев его не принял, но дал команду Архипову самолет с миссией в Германию не пускать. Когда же я примчался с аэродрома к Лукьянову, он сказал: «Я, конечно, слишком крупнокалиберная артиллерия, но я включаюсь». И пошел на прямой разговор с Горбачевым. Тот ему сказал: «Толя, ты в это дело не лезь, я сам с этими германскими делами разберусь. А этого мудака Якубовского надо убрать куда-нибудь». Это сейчас только Лукьянов признался, что имел такой разговор с Горбачевым. А тогда он просто сообщил мне: «Дмитрий, вы попали на периферию крупной политической игры. Вы должны исчезнуть, причем совершенно».

Прошло совсем немного времени, и я понял, почему наш самолет вернули, и сообразил, какая опасность мне угрожала. Дело в том, что вскоре Горбачев подписал с немцами соглашение, и по нему мы не 30, и даже не 20 миллиардов марок от них получали за оставляемую собственность, а лишь 13 миллиардов. Горбачев был лично заинтересован в том, чтобы эти деньги мы не затребовали с немцев.

Любопытно, что, по сведениям А. И. Лукьянова, наша страна не получила и этих денег. В одном интервью бывший спикер парламента сообщил: «Горбачев отдал собственность, которая стоит тридцать миллиардов марок, а получил взамен кредиты на восемь миллиардов марок». Кредиты, добавлю, полагается не только брать, но позже и возвращать…"

В числе «полезных знакомых» Якубовского был, в частности, председатель государственной ассоциации «Агрохим», бывший министр минеральных удобрений Н. М. Ольшанский. За месяц до описываемых событий Якубовский оказал ему услугу по, так сказать, адвокатской линии. И вот, узнав о переплете, в какой попал Якубовский, тот ему предложил поехать в Базель, где у «Агрохима» была открыта дочерняя швейцарская фирма «Ферсам». Уезжая, точнее убегая из страны, Дмитрий Якубовский никак не думал, что в ближайшее время в Россию вернется. Крах коммунистического режима и крах Горбачева предвидеть было невозможно.

Кстати, именно Якубовский познакомил Николая Ольшанского с Борисом Бирштейном.

Мало кто понимал Дмитрия Якубовского, всеми силами рвущегося в Россию. На нынешний взгляд, живет в достатке, красавица жена, канадка, которая уж точно постоянно жить в России не будет, за границей родившаяся дочь… После путча 1991 года, а особенно после ухода Горбачева с президентского поста, Якубовский понял, что час настал Сначала через верных ему людей в МВД и прокуратуре прощупал, не заведено ли какое-нибудь дело, нет ли санкции на арест… Ему ответили: нет.

А тут подвернулся удобный случай. Позвонил генерал армии Константин Кобец, который после разгрома путча был в фаворе, стал советником Ельцина и сколачивал вокруг себя команду инициативных, молодых сотрудников. О Якубовском он вспомнил потому, что тот в свое время ощутимо помог ему в проведении избирательной кампании. «Я могу приехать только под вашу личную гарантию», — ответил ему Якубовский. «Что тебе нужно?» — «Мне нужно, чтобы вы лично прилетели в Цюрих, взяли меня за руку и привезли в Москву». Ничего себе просьба! А знаете, что ответил Кобец? «Вылетаю», — ответил он. И вылетел.

7 марта 1992 года в сопровождении генерала армии Кобеца Дмитрий Якубовский прибыл в Москву. Кобец отдал ему свой кабинет государственного советника в Белом доме (у него еще были кабинеты в Кремле и в Министерстве обороны). И вместе с Кобецом Якубовский, засучив рукава, начал готовить военную реформу. Якубовский всех поражал своей работоспособностью, истовым отношением к делу. Многие относили это за счет молодости. «Молодой еще, перебесится…»

Именно тогда, попав в номенклатуру Белого дома, познакомился Дмитрий Якубовский и с Шумейко, и со Степанковым, и с Баранниковым. Наконец, настали времена, когда К. Кобец попал в опалу, а Шумейко, напротив, ушел в правительство, стал первым вице-премьером. Шумейко предложил Якубовскому должность советника правительства. Тот, будучи человеком щепетильным, пришел к Кобецу «Иди, — сказал Кобец, — и для дела, и для тебя самого это будет полезно».

И Якубовский ушел к Шумейко, не предполагая, разумеется, что этот шаг вскоре приведет его к еще одному экстренному бегству из страны. В функции Якубовского входила координация работы правоохранительных органов (которые курировал первый вице-премьер).

Координация координацией, но, в силу своего характера и обаяния, Якубовский быстро сходился с людьми, переводя формальные, служебные отношения в неформальные. Вспоминая спустя три года о встрече с Якубовским, А И. Лукьянов заметил: «Что я могу сказать о Якубовском, какое впечатление у меня осталось… Я в день принимал очень много людей, и у меня больше запечатлевается образ поведения, чем сам вопрос, который ставился. Он из тех людей, с которыми я встречался в то время, — самый яркий. Это был человек, во-первых, раскованный, потому что обычно люди, которые ко мне приходили, были немножко скованными. Во-вторых, человек искренне заинтересованный в том, чтобы наша собственность не пропадала, и говорили мы бурно, чего обычно со мной не случается, я человек, спокойный. Это я запомнил, он был искренне заинтересованный человек». К этому стоит добавить еще чувство юмора, о котором упоминают все, кто пересекался с Якубовским по службе, а также умение и желание помочь даже в тех ситуациях, когда это требовало от него немалых усилий. Так что новыми друзьями Дмитрий Якубовский обзаводился легко. Зачастую это были достаточно высокопоставленные друзья. С одной стороны, это очень помогало по работе, с другой — облегчало решение многих личных проблем.

Многие отказывались поверить, что молодой парень, не достигший еще тридцати лет, может запросто общаться, например, с самим шефом безопасности Баранниковым. Сосед Якубовского по даче в Жуковке академик А. В. Старовойтов, глава федерального агентства правительственной связи, поверил в это только когда собственными глазами увидел, как к Якубовскому на дачу приехал Баранников с супругой обмывать новые звания (в один день Якубовскому присвоили звание полковника, а Баранникову — генерала армии).

Любопытный штришок. О рождении своей дочери Дмитрий Якубовский узнал от Баранникова. Первый звонок ранним утром 1 августа 1992 года раздался от него: «Старик, поздравляю, у тебя дочь». И последовало приглашение. Якубовский поехал на дачу к Баранникову (напротив — да «а Степанкова, чуть далее — Дунаева, замминистра внутренних дел), где обнаружил всю троицу у костра. Баранников в тренировочном костюме жарил шашлык из осетрины. Посидели, выпили. Идиллия!.. Пройдет совсем немного времени, и Степанков подпишет ордер на арест молодого папаши, а Баранников пустит по его следу убийц.

"Моя задача, когда я пришел в правительство, была простой, я должен был ориентировать силовые структуры на работу в одном направлении, заняться, так сказать, идеологией их функционирования. И очень быстро я обнаружил, что есть силы, которые пытаются перетянуть эти ведомства на свою сторону. Я имел широкий круг общения, огромную информацию из разных структур и пришел к выводу, что уже летом 1992 года секретарь Совета безопасности Ю. Скоков пытался ориентировать силовые структуры на себя, с тем чтобы перейдя в коммунистическо-фашистскую оппозицию, увести их за собой. Я стал внимательно присматриваться к кадровым назначениям Скокова и четко увидел, что он ведет свою игру. Человека выгоняют с компрометирующими обстоятельствами из КГБ, а Скоков тут же назначает его в МВД — свой человек. Человек работает полковником, завтра он уже генерал-лейтенант — и до гробовой доски предан Скокову. И так далее, Я увидел, что силовые структуры раздваиваются. Часть остается за президентом, а часть — и значительная — начинает понемногу работать против него. Я, разумеется, докладывал о своих наблюдениях и выводах, и за это быстро поплатился.

Поначалу от меня решили избавиться тихо: 8 июля подсунули Гайдару на подпись распоряжение правительства, согласно которому все советники правительства сокращались (причем совершенно не скрывалось, что ради меня одного формально упразднили всех советников — они, разумеется, остались, но стали называться иначе). Тогда у Шумейко возникла идея создать новую должность: полномочный представитель правоохранительных органов в правительстве. Должность ввели, меня на нее зачислили, причем одновременно я состоял в так называемом действующем резерве Федерального агентства правительственной связи и информации при президенте. Моя должность полномочного представителя соответствовала рангу первого заместителя министра Российской Федерации.

Короче, я продолжал изучать расстановку сил в силовых ведомствах, не только не растеряв своих полномочий, но и приобретя новые. А процесс развивался. Если в июне 1992-го произошло сближение Скокова и Руцкого (они вместе выбивали Бурбулиса), то в августе сблизились Руцкой и Баранников (они сошлись на Бирштейне и на Молдавии, куда вместе — втроем — летали урегулировать приднестровский конфликт). Это было уже опасно. И я открыто стал с этим бороться.

Тогда стали бороться со мной. Начался настоящий детектив: мне отключили связь, блокировали на даче, арестовывали машины Они не хотели открыто со мной расправляться. Хотели, чтобы я испугался их давления и уехал сам. Но я не испугался и пришел к Баранникову за разъяснениями Баранников, разумеется, не стал признаваться, что пять минут назад он сам этим концертом дирижировал. Он сказал мне: «Немедленно вылетай в Вашингтон, где твой шеф Шумейко в Международном валютном фонде находится. Прилетишь вместе с ним. А я за эти три дня в своем ведомстве наведу порядок, твой вопрос утрясу Вернешься с Шумейко — пойдем к Борису Николаевичу». Это было логично: Шумейко обо мне и моих изысканиях Ельцину уже докладывал, и тот против встречи не возражал.

Короче, прилетаю я к Шумейко. А по пути в аэропорт, кстати, вся комедия продолжалась. Дунаев вез меня в Шереметьево в багажнике своей машины. Милиция блокировала, Дунаева хотели отсеять, сделали вид, что пытаются меня арестовать в самолете. Но я улетел. Докладываю Шумейко обстановку. Решительно настроенный, Шумейко летит в Москву, приказав мне ждать указаний… Первое, что сделал Баранников, когда увидел Шумейко в Москве, — сообщил ему, что я канадский шпион. Я потратил два месяца на то, чтобы заставить Владимира Филипповича заглянуть в Большую советскую энциклопедию и убедиться, что в Канаде нет шпионской организации. Не создали. Может быть, напрасно, но чего нет, того нет. Причем ссылались даже на некую записку Примакова Ельцину насчет меня, которой, как позже выяснилось, не существовало в природе".

И вот тут начались знаменитые звонки Якубовского Степанкову, Дунаеву, Баранникову. Но если сейчас прочесть информацию, опубликованную в «Московском комсомольце», складывается интересная картина. Во-первых, собеседники явно не хотят видеть Якубовского в России, всячески уговаривают его отказаться от мысли приехать. Во-вторых, и ссориться с ним, озлоблять тоже не желают. В-третьих, избегают ссылаться друг на друга (валят на Ерина — «вот Ерин против тебя что-то имеет», — единственного силового министра, которого Якубовский не знал лично, а потому не мог с ним из-за границы связаться). Побаивался Якубовского и Шумейко, под которым вскоре тоже земля закачалась.

Однако вся компания продолжала общаться с Димой! Он даже выполнял их некоторые поручения. В мае Баранников просит Якубовского переговорить со Степанковым, чтобы он не снимал своего первого зама Землянушина, и 5 ноября Якубовский сообщает Баранникову, что со Степанковым он об этом договорился. Уже после отъезда Якубовского у него за границей побывали в гостях Степанков (дважды), Дунаев, наконец, Шумейко (дважды), не говоря уже о сошках помельче.

Наконец, в июне 1993 года Якубовский понадобился прокуратуре. Он был нужен Степанкову и Баранникову для того, чтобы убрать Шумейко. Сначала по телефону «сдать» Шумейко его уговаривал Бирштейн («Он продал тебя», — науськивал он Якубовского на бывшего шефа). Затем Степанков выступил гарантом безопасного приезда и даже дал письменное указание начальнику московской милиции Панкратову обеспечить охрану Якубовского (правда, в документе этом содержалось довольно странное указание: «…любое общение Якубовского с гражданскими или военными властями разрешается с санкции генерального прокурора и с разрешения начальника ГУВД» — это скорее не охрана, а конвой!). Якубовский согласился на все условия и прилетел в Москву. Первым Якубовского в Москве посетил Дунаев. Он сообщил Дмитрию, полагая, что тот играет в их игру, о плане убрать Шумейко — с использованием счетов, якобы открытых вице-премьером в иностранных банках. Якубовский прекрасно знал, что материал поступил к ним от Бирштейна, и знал, что он полностью сфальсифицирован. И он предупредил сначала Дунаева, потом Баранникова, что они имеют дело с фальшивкой.

Сейчас, задним числом анализируя события, Якубовский жалеет, что предупредил их об этом. Надо было, считает он, промолчать, а они, использовав фальшивку, которую легко было разоблачить, сами попались бы и, несомненно, проиграли бы.

Однако, не до конца разобравшись в ситуации, он сообщил Дунаеву о фальшивке. Утром позвонил Баранников: «Дима, полковник, революционер! Приезжай срочно ко мне». Якубовского не насторожило даже то, что у кабинета Баранникова его дважды обыскали. Он честно рассказал министру безопасности все, что знал по этому делу (любопытна, например, такая деталь, свидетельствующая о том, насколько грубо сфабрикован был «уличающий» Шумейко документ, по трастовому договору первый вице-премьер поручал управлять своим счетом… скромному билетному кассиру, который никогда не имел дело с банковскими операциями). Баранников крепко задумался В результате объявленный на 17 июня 1993 года доклад первого заместителя генерального прокурора Н. Макарова был снят с повестки дня сессии Верховного Совета без объяснения причин. Доклад состоялся только 24 июня, и в нем отсутствовали упоминания о «счетах», хотя и поднимался вопрос о закупках детского питания (от чего Шумейко пришлось отбиваться на протяжении трех месяцев).

Якубовский не помог сожрать Шумейко. Результат не замедлил себя ждать. 22 июня Степанков пригласил Якубовского к себе на дачу и там сообщил ему. «Дима, я должен возбудить уголовное дело. Но ты не волнуйся, ситуация абсолютно управляемая. Я назначу вести дело следователя, какого ты порекомендуешь, чтоб ты знал, что я тебя не обманываю». И Якубовский назвал ему нескольких следователей (о чем потом крупно пожалел: подвел людей).

Дело, кстати, действительно было возбуждено — «по фактам внешнеэкономической деятельности компании ВАМО» (детское питание для Московской области), и по нему пытались притянуть и Шумейко, и Якубовского.

Сразу после выступления Н. Макарова раздалось два звонка. Первый — от Степанкова, подлинного автора доклада: «Жду тебя завтра в три часа». Второй — от Шумейко, главного героя доклада: «Приезжай в три». Поскольку в три уже договорились со Степанковым, с Шумейко встреча Произошла 25-го ранним утром.

Шумейко был в растерянности: «Что делать?» Было ясно, что на него двинулась вся прокурско-гэбистская махина, за которой просматривался Руцкой. Якубовский посоветовал создать антикомиссию, которая должна была бы действовать по принципу вы мне рубль, я вам два. (Такая комиссия действительно была создана во главе с другим Макаровым, Андреем. После того как Руцкой и компания оказались за решеткой, работу комиссии, конечно же, спустили на тормозах.)

Степанков был краток: «Когда я тебя звал в Москву, я давал тебе гарантию безопасности. Так вот она истекает сегодня в двенадцать часов ночи». Объяснение было такое: «Позавчера я встречался с Баранниковым, министерство безопасности стало против тебя открыто работать, они пытаются обходить меня. Так что уезжай». «Это невозможно, — ответил Якубовский. — Да и Баранников меня завтра к десяти утра приглашал к себе на дачу». «Вот телефон, — сказал Степанков. — Можешь ему позвонить».

«Виктор Павлович, — сказал Якубовский, набрав в кабинете Степанкова номер Баранникова. — Вот тут мне рекомендуют немедленно уехать. Как быть?» «Чушь», — сказал Баранников и, как в свое время Язов, попросил перезвонить через пятнадцать минут.

Через пятнадцать минут Баранников спросил: «Ты еще здесь?» И, вслед за Степанковым, дал срок до полуночи… Якубовский бросился к своему другу Панкратову, которому было поручено его охранять К счастью, тот оказался в кабинете. От него позвонил Шумейко. «Владимир Филиппович, я только что говорил с Виктором Павловичем В общем, мне рекомендуют уехать».

Шумейко ответил «Мне тоже»

И они разлетелись Шумейко — в Сочи, по указанию президента, «в отпуск». Якубовский в сопровождении Панкратова — первым же рейсом в Лондон, поскольку в паспорте была открытая английская виза А оттуда в ставший уже родным Цюрих.

Как только Якубовский отбыл из Москвы, Степанков выдал постановление о задержании и приводе для допроса Такая формулировка могла бы изумить кого угодно (ведь Якубовский только что провел неделю в беседах со Степанковым и его замом Макаровым, что за нужда в новом допросе), но Якубовский понял эту информацию правильно тем самым Степанков запрещал ему возвращаться в страну.

И если бы не журналист Андрей Караулов, разыскавший в июле в Цюрихе друга своего детства Якубовского (их отцы работали вместе, а семьи жили на одной улице в Болшево), неизвестно, как сложилась бы судьба его дальше. Возможно, он снова занялся бы бизнесом Возможно, возобновил бы свои телефонные звонки, требуя гарантий безопасности и немедленного возвращения. А возможно, он разделил бы судьбу Артема Тарасова — метался бы по миру, преследуемый российскими спецслужбами. Но Андрей сделал из Дмитрия Якубовского фигуру не только политическую (каковой он уже был, возможно, не отдавая себе в этом полного отчета), но и общественную Телезрители увидели его в передаче «Момент истины», где он поведал, как неназванное доверенное лицо Руцкого (Бирштейн) шантажировало его, требуя «сдать» Шумейко Якубовского узнала страна.

Образованная Ельциным специально для сбора компромата на Руцкого комиссия Андрея Макарова немедленно начала работу с материалами, которые были в распоряжении Якубовского, либо были с его помощью отысканы. Иногда Макаров передавал журналисту Александру Минкину те или иные документы, которые время от времени публиковались в «Московском комсомольце», в зависимости от требований момента и политической конъюнктуры. Причем ни Минкина, ни Макарова, судя по всему, не волновал вопрос, как отразятся на репутации самого Якубовского эти публикации.

Скандальные коррупционные разоблачения сыпали на голову друг друга обе противоборствующие стороны. Стороны полагали, что они делают большую политику, а добились только одного: народ наш теперь убежден, что воруют в верхах все — и те и другие.

Наконец — последнее таинственное появление Дмитрия Якубовского в Москве. Если верить Александру Руцкому, выступившему в «Парламентском часе» (и запись эта без конца повторялась, настолько ей придавалось важное значение): Якубовский прилетел 23 июля президентским самолетом, в аэропорту «девятка» оттеснила пограничников, посадила Дмитрия в бронированный автомобиль и увезла его, вместе с какими-то важными документами, в неизвестное министру Баранникову место. Хотя бойцы министра Баранникова уже стояли возле самолета с ордером на арест, выписанным Валентином Степанковым. Жил Якубовский, по сведениям одних газет, дома у Андрея Караулова А по сведениям других, в Кремле. Сразу по приезде против него было возбуждено уголовное дело по факту незаконного пересечения границы, так что арест можно было бы облечь в законные рамки.

Но мало кто знает, каким образом уезжал тогда из России Дмитрий Якубовский. Известно только, что из Москвы он убыл 30 июля, а до Торонто добрался только 4 августа. Сам он говорить на эту тему отказывается. Потому предоставим слово начальнику государственно-правового управления президента Александру Котенкову.

"Мы понимали, что руководители всех трех правоохранительных органов (Степанков, Баранников и Дунаев — Ерин был в отпуске) кровно заинтересованы не только в том, чтобы задержать Якубовского, но и в том, чтобы он замолчал навсегда. Поэтому были предприняты все меры безопасности, когда было решено вывезти его из страны. Однако первая попытка выехать поездом с Казанского вокзала окончилась неудачей: на перроне возникли группа омоновцев и почему-то телевизионная группа (очевидно, с провокационной целью снять задержание Якубовского). Поэтому, не выходя из машины, Якубовский и сопровождающие развернулись и уехали обратно.

На следующий день мы тщательно проанализировали все варианты. Остановились на таком: выехать из Москвы на автомашинах, доехать до любого аэропорта, откуда можно вылететь за границу без проверки документов российскими пограничниками (подчиняющимися Баранникову). Мы даже не исключали возможности, что в самолет могли пропустить, потом заставили бы его сделать вынужденную посадку и арестовали в любом другом городе. Так что вылет из России исключался. По договоренности с армянскими коллегами было решено вылетать из Еревана. Дмитрий в обсуждении не участвовал, мы нашли бы более простой и быстрый способ его отправки. В разработке операции принял участие ограниченный круг лиц, только пять человек.

Было принято решение ехать не на служебных машинах, а на двух мощных БМВ одной из частных фирм, которая дала согласие нам помочь. Руководитель фирмы из нашего кабинета вызвал по радиотелефону обе машины в определенную точку, велел заправиться и не задавать лишних вопросов. Уже через полчаса он доложил, что все готово к выезду. Вот вам преимущество частной собственности перед государственной системой — мы так быстро не собрались бы.

В 23.00 мы заехали за Димой и его двумя телохранителями, разными дорогами на разных машинах добрались до условленного места на кольцевой автодороге, где нас ждали БМВ. Перегрузили бензин, сменили на БМВ номера (тут пришлось повозиться, так как поставить «волговские» номера на иномарку оказалось сложно — отверстия не совпадали). Начался дождь, что мы сочли благим предзнаменованием, способствующим скрытности нашего отъезда, и мы отправились.

Мы договорились с одним из членов правительства, что он будет нас сопровождать на протяжении первых ста километров. Около Каширы он поморгал фарами, показывая, что все чисто, и развернулся обратно. Я ехал в машине с Дмитрием и представителем фирмы, предоставившей автомобили Во второй машине — Виталик и Саша (телохранители Якубовского) и еще один охранник. Как только мы тронулись, Дима просит представителя фирмы: «Дай мне пистолет». Тот отвечает: «Он не мой, дать не могу, сам его держу незаконно». Тогда я отдал ему свой: «Бери, только, ради Бога, ни за что не дергай». Он положил пистолет себе на колени и так его держал более 2000 километров.

Не буду говорить о нравах нашей милиции, но, сами понимаете, два мчащихся на бешеной скорости БМВ с московскими номерами — лакомый кусок для гаишников, так что неоднократно нас останавливали. Однако у нас был специальный талон без права досмотра, и это нас здорово выручало. Каждый раз Дима судорожно хватался за пистолет, и я так и не уговорил его выпустить пистолет из рук.

Нам надо было добраться до Сочи, где нас ждали. Честно говоря, выезжая, мы даже не обсудили маршрут. На полпути Дмитрий стал задавать вопросы ведь если ехать через Харьков, значит, надо дважды пересекать украинскую границу. А вдруг там сейчас паспортный контроль? Я на этот счет ничего не знал. И чтобы не рисковать, через три часа движения мы перешли с благоустроенной дороги Москва — Харьков на другую, воронежскую, трассу.

Далее мы двигались через Воронеж и Ростов. Останавливались на три-четыре минуты, перекусывали прямо в машине, въехали в Краснодарский край, где был еще один прокол, смена колеса, и до Сочи добрались без хлопот. В Дагомыс мы въехали в половине двенадцатого ночи. Нас уже ждали с восьми вечера.

На площадке возле цирка нас должен был встретить человек из Армении, чтобы сопроводить в Ереван. Поскольку у цирка никого не обнаружилось, мы отогнали машину в тупичок, я пересадил Дмитрия во вторую машину, а сам один вернулся к цирку. Наконец, ко мне подъехал «Мерседес», из которого вышел человек, которого я знал в лицо. Все вместе мы прибыли на дачу, где стали решать, как поедем в аэропорт, где ждал самолет. Решили не пользоваться машинами, на которых приехали, попрощались с водителями и уже минут через пятнадцать на «рафике» отправились в Адлер. Въехали прямо на летное поле, где уже ждал «Як-40» с поднятым трапом. Как только «рафик» подъехал, трап опустили, мы поднялись в самолет, и он тут же взлетел. Все было очень четко. Неудивительно: самолет тоже был частный. Через полтора часа нас встречали в Ереване.

Вернувшись назад, скажу, что в Москве мы просчитывали разные варианты, как улететь из Еревана. Оттуда рейсов в Европу крайне мало, а в Швейцарию нет совсем. Можно было лететь в Париж, но ближайший рейс был толь— \ ко через несколько дней. Провести несколько дней в Ереване — это перспектива нам как-то не улыбалась. Тогда одна частная московская фирма согласилась оплатить коммерческий рейс из Еревана в Швейцарию. Когда мы приземлились в Ереване, то увидели стоявший на соседней полосе арендованный самолет. Тут мы совершенно успокоились, а зря.

Мы поднялись в самолет, познакомились с экипажем, тут же армянские пограничники поставили нам отметки в паспорта. Но выяснилось, что командир экипажа хоть и знал, что нужно взять пассажиров в Ереване, но не был поставлен в известность, куда лететь.

Я с командиром самолета уединился и спрашиваю, когда взлетаем. Он говорит: «Сначала скажите, куда. Я могу лететь хоть до Монреаля. Все оплачено». «Хорошо, — отвечаю. — Цюрих». «А теперь, — он говорит — мы должны подать заявку, согласовать маршрут…» «И сколько это займет времени?» — спрашиваю. Он говорит: «Обычно день-два…» Меня удивило, что самолету, присланному из Москвы в Ереван, не была поставлена конкретная задача и не был оформлен маршрут до Швейцарии. Дмитрий сразу занервничал, я попросил всех оставаться в самолете, а сам с командиром пошел в диспетчерскую. Маршрут, конечно же, надо было утверждать с Москвой, так как все воздушное пространство над СНГ контролируется Москвой, тем более что самолет был российский, а не армянский. Командир связался с диспетчером авиаотряда, тот подтвердил, что, по его сведениям, в Ереване должно быть определено, куда лететь самолету, и заверил, что сейчас же займется решением вопросов с маршрутом в Цюрих, коридорами, пролетом и т. п Услышав это, мы как-то успокоились Если мне не изменяет память, Диминой дочке в тот день исполнился год, и он предложил нам отметить это дело. Стюардесса принесла коньяк, но не успели мы выпить по рюмке, как в салоне обозначился российский пограничник, прапорщик, и потребовал наши документы.

«Что такое? — спрашиваем — Наши документы уже оформлены армянскими пограничниками. Документы на вылет самолета также оформлены». Но он настаивал на своем. Все паспорта были у меня, я ему их отдал. У Димы паспорт советский, даже, как это у нас часто бывает, несколько паспортов. И он по ошибке предъявил пограничнику тот из них, где не было швейцарской визы. За что тот сразу же ухватился (Самое смешное, что у телохранителей вообще не было никаких виз, кроме канадских, как позже выяснилось, но к ним вопросов не было.) «Я не могу вас пропустить, — говорит пограничник Якубовскому — У вас нет швейцарской визы» «А вас что за дело? — спрашиваю — Это проблема швейцарских властей» Дмитрий тут же вынимает другой паспорт — с визой. «Вас это устраивает?» Пограничник не ожидал такого развития событий, ему поставили задачу придраться хоть к чему-нибудь. Он ушел из самолета, но, как я заметил, у трапа остались вооруженные люди в пограничной форме. Нас рассекретили. Бесспорно, команда уже прошла, мы были на крючке…

Тогда Дмитрий связался с Канадой и решил вызвать самолет оттуда. Из Канады сообщили, что самолет может быть в 00.00. Я дал команду отдыхать, но в 22.00 быть на месте. В свои планы мы посвящать никого не стали. Нас отвезли в гостиницу, мы помылись, поужинали, отдохнули. И тут Дмитрий проявил самостоятельность, которую я ему простить не могу.

Он, не поставив в известность даже собственную охрану, вместе с армянскими охранниками поехал в аэропорт, чтобы лишний раз связаться с Швейцарией и Канадой и проверить, как там наш самолет. Когда мы хватились, обнаружилось, что его в комнате нет, машины у нас нет, гостиница далеко, телефонов в номерах нет. В общем, понервничали. А он, видите ли, решил нас не беспокоить, не будить… Наконец, в аэропорту нас встречает, говорит, что самолет из Канады прибудет только в 12.00 дня…

Когда в 14.00 приземлился шестиместный самолет, вызванный Якубовским, по моей просьбе его загнали за угол, чтобы российский экипаж не увидел (лишняя подстраховка), дозаправили. Зарубежный самолет, к счастью, не вызвал интереса у российских пограничников, поэтому когда мы бегом в него перебежали и тут же взмыли, им оставалось только глазами хлопать. Маршрут этого самолета был запрошен из Тегерана, поэтому мы должны были лететь через Иран, затем через Турцию на Грецию. Преодолев границу Ирана, мы с Дмитрием чокнулись, выпили. И снова сглазили. Уже на территории Турции (мы видели в иллюминаторы озеро Ван) самолет сделал крутой вираж на 180 градусов, к нам вышел командир и говорит по-английски: «Приходится возвращаться. Турки неожиданно закрыли нам коридор и поставили жесткое условие: если мы немедленно не покинем воздушное пространство Турции, они примут меры. Поэтому я вынужден был сначала развернуться, а потом уж докладывать вам».

Командир предложил такой вариант: «Летим в Тегеран. Фирма покупает вам билеты на ближайший рейс в любую европейскую страну». Дмитрий согласился, он был готов лететь куда угодно, лишь бы выбраться из этого региона. Пилот связался с Тегераном, оттуда запросили, есть ли у нас иранские визы. У нас их, естественно, не было. Вариант Тегерана отпадал. Все остальные пути вели через Турцию, которая, не знаю уж с чьей подсказки, нас категорически не пропускала. Единственное, что оставалось: сесть в Объединенных Арабских Эмиратах, в Дубай. Что мы и сделали…

Короче, из Дубай мы полетели во Франкфурт, через полтора часа пересели на самолет до Цюриха. Там выяснилось, что у Виталия и Саши нет швейцарских виз, их не хотят выпускать из аэропорта, мы два часа утрясали этот вопрос. Но это все семечки по сравнению с тем, что могло ждать нас в России. Перекочевали мы в Швейцарию и утром вылетели в Торонто. Там закончилась моя миссия.

А потом к Якубовскому в Торонто приезжали члены межведомственной комиссии по борьбе с коррупцией А. М. Макаров и А. Н. Ильюшенко. Им долго не давало визу канадское посольство. На обратном пути, приземлившись во Внукове, они затребовали бронетранспортер и так на бронетранспортере въехали в Кремль, привезя оригинал трастового договора, по которому А. В. Руцкой управлял своими счетами в швейцарских банках А еще через пять дней Б.Н. Ельцин распустил парламент А еще через две недели сами знаете, что произошло".

<< Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 1367